То самое чувство, когда ты понимаешь, что то, что ты написал - не такое уж говно! хе-хе-хе!
В общем, "а выложу-ка я сюда фичок!" Только не как можо было бы подумать по ЧСтереку или хотя бы по Стайлзу и Скотту. Нифига! Встречайте.
Название: А потом...
Бета: формально Gridozubov
Фэндом: Видеоблогеры
Размер: мини
Пейринг: Прусикин/Беседин
Рейтинг: PG-13
Ночь. Москва. Однокомнатная съемная квартира. Диван, на котором лежит Илья Прусикин.
Через каких-нибудь два часа ему нужно будет вставать, но ему не спится. Он лежит и думает о том, как же он влип. Последнее время он мало о чем еще думал. Некогда гениальная голова, постоянно генерирующая идеи, не желала работать в этот раз.
А началось все… да, черт возьми, ни с чего это не началось. А может, Илья просто не смог уловить тот момент.
Происходило многое, и одновременно не происходило ничего. Все было слишком привычно. Днем Илья вечно где-то носился – на различных встречах, переговорах. Он кому-то постоянно звонил, договаривался о чём-то. И только вечером он, наконец, мог выдохнуть и провалиться в сон.
А еще тогда рядом с ним на большинстве встреч был Вовка. Вечно улыбающийся Вовка, к которому Илья уже так привык. А когда никаких встреч на день запланировано не было, они шли снимать ГаффиГафа. Потом Ильич до вечера засиживался с Вовой. О чем они только не говорили – Ильич делился своими идеями, Вова своими, вместе они откидывали ненужное и создавали что-то общее. Или просто рассказывали друг другу о чем-нибудь. И в какой-то момент Ильич понял, что слишком тепло на сердце от улыбки Беседина, что когда его нет рядом, чего-то мучительно не хватает, что ему все чаще хочется прикасаться к Вове. Нет, тогда все ещё можно было списать на то, что «вы много времени проводите вместе, ты просто привык!», только вот эта своеобразная стена из «мы просто слишком много времени проводим вместе» однажды рухнула ко всем чертям.
Произошло это во время очередных съемок ГаффиГаффа, к слову, последних с «дядей Вовой». В какой-то момент Прусикин оказался настолько близок к телу Вовы, что можно было почувствовать его тепло. Их разделяли считанные миллиметры. И Вова, будто невзначай, провёл своими удивительно холодными пальцами по руке Ильича. В голове почему-то на секунду мелькнула ванильная фраза «если у человека холодные руки, значит у него горячее сердце», но Прусикин быстро отогнал эту мысль. Только вот от прикосновения Вовы едва ощутимо жгло кожу, и было так тепло внутри, казалось бы, совершенно непонятно почему.
Вот тут крышу и сорвало. Илья как будто стал одержим – он тянулся и в то же время отталкивал от себя Вову. Странно, как тот умудрялся его терпеть. Илья понимал, что долго он не продержится. А потом он признал, что любит Вову. Любит так нежно и так сильно, как еще никого не любил. Он готов был душу продать за его улыбку, а за прикосновение и искренний смех – не только душу и не только свою.
А потом у Прусикна встал. Они тогда лежали на одной кровати. Это была шумная вечеринка “Евы” в чьей-то квартире, и большинство ребят остались ночевать. Места особо не было, и Вова с Ильей были вынуждены лечь вместе. Вова заснул быстро и то забрасывал конечности на своего друга, то прижимался к нему. А вот Илье было не до сна.
Кажется, сейчас самое время признать, что Ильич хотел Беседина. Хотел ровно так же, как и любил. И что со всем этим делать становилось совсем уж неясно. Зная себя, Прусикин рано или поздно съедет с катушек. И, наверное, скоро. Вообще, для Ильича оставалось загадкой, как друзья еще не затащили его на прием к себе же подобному, - иными словами, к психологу. А выговориться нельзя, потому что в лучшем раскладе Вова просто его пошлет. Хоть Беседини был непредсказуем, но не настолько ведь. Таким образом, вариантов не оставалось совсем.
Утром все как-то встало на свои места, во всяком случае, так показалось Илье. Вова встал гораздо раньше него и Дегтярёв, по счастливой случайности, тоже. Он-то и вывел Вову поговорить на кухню. А Ильич, проснувшись, побрел в туалет и, проходя мимо кухни, услышал Вовин голос. Не то что бы за Прусикиным водилась привычка подслушивать, но один раз не… гей, как известно.
Еще позже, кажется, через месяц, не принципиально, Беседин ушёл с Евы. А Илья остался. В отличие от Вовы, у него был выбор, и он выбрал не своего друга. Илье это казалось прекрасным выходом, решением всех проблем. Никаких контактов с Бесединым, а значит, вся любовь рано или поздно испарится и забудется. И у Ильи будет возможность целиком отдаться работе и перестать постоянно думать о дяде Вове.
Но все оказалось не так просто. Лучше бы, когда Ильич оглашал свое решение, он не видел глаз Вовы. Нет, они не метали молнии.В его глазах читались боль, обида и еще что-то очень горькое на самом дне. А злости не было. От этого становилось еще паршивее. Тогда Илья ещё думал, что сможет и с этим справиться.
Вова съехал из их съемной квартиры в тот же день. Ильич не стал уточнять, куда, делая вид, что ему все равно и убеждая себя в том, что он все делает правильно. Потом Илья продолжил снимать ГаффиГаффа. Один. Было до одури непривычно и одиноко. Грело душу только то, что сценарий ещё давно был одобрен Вовой. В итоге все равно получилось уныло, хоть Илья и пытался убедить себя, что всё не так уж плохо. Юра, увидев готовый материал, лишь пожал плечами, пробормотав что-то похожее на «вдруг прокатит».
А потом Илья начал бояться засыпать. Потому что совершенно точно знал, что в очередном его сне снова будет Вова. Знал, что снова увидит его глаза, улыбку, его самого. Пробуждение становилось пыткой. Тогда Илья начал понимать, как сильно он ошибался, думая, что проблема будет решена.
А потом он увидел ролик Вовы и некогда ИХ команды о том, что Ильич теперь не с ГаффиГаф. Вова улыбался, во всяком случае, пытался, только вот глаза его были слишком грустными. Словом, Вовина попытка показать, что у него все хорошо, провалилась. Итого Илья имел в наличии измученного влюбленного себя и обиженного и брошенного некогда лучшего друга.
А потом они якобы случайно пересеклись в Питере. На деле же встреча не была случайной - Ильич заранее знал, где можно найти Беседина в тот день и час.
- Вов! Нам… надо поговорить, – совсем тихо проговорил Прусикин.
- Да? А по-моему, у нас больше нет ничего, о чем стоило бы говорить, – как-то излишне грубо ответил Вова.
- Вов, я извиниться хотел. Я думал, так будет лучше. Порознь.
- Лучше? Ты же понимаешь, что это смешно? – Вова как-то недобро усмехнулся.
- Это все слишком сложно. И долго объяснять. Просто прости, если сможешь.
- Знаешь, если что, двери «ГаффиГаф Компани» для тебя всегда открыты, - примирительно улыбнулся Вова.
Илья кивнул и с благодарностью посмотрел на Беседина.
Тот, в свою очередь, улыбнулся своей искренней, открытой улыбкой и обнял друга.
И вот тут вот, пожалуй, последние винтики, которые некогда держали крышу Ильи, не выдержали и эта самая крыша улетела. Илья совсем немного отстранился от Вовы и осторожно коснулся его губами своими. И пока Вова, по мнению Ильи, не успел что-либо сообразить, Прусикин хотел было удалиться, но Беседин его удержал за руку.
- Идиот ты, Прусикин. Да еще и трус, – сказал Вова, одарив Илью каким-то отчаянным взглядом. А Илья лишь пожал плечами и, виновато опустив голову, удалился.
Кто знает, может когда-нибудь он и вернется. Может быть, Ильич перестанет бегать непонятно от чего и наберет номер Вовы, пробормотав тихое «Прости» и «Я хочу вернуться», а потом к этому наверняка добавится заветное, хоть и донельзя банальное «Я люблю тебя» и «Я очень скучал». Но это все, быть может, случится когда-нибудь потом, не сейчас. Сейчас еще не время.